дежурить на другой день.
— Дежурной быть интересно. Я и повязку не отдавала.
— Кроме того, еще болтаешь на уроках.
— Это не я болтаю. Со мной все болтают.
— Ну а ты не отвечай, — вставила Анна Андреевна.
— А не отвечать невежливо.
— Если ты станешь продолжать, тебя придется наказывать, — стараясь не выдать улыбки, сказал Рябиков.
Тоня очень быстро съела и выпила то, что требовалось, и встала из-за стола.
— Спокойной ночи, — ангельски кротко сказала она и, раздеваясь, с показной аккуратностью развесила на стуле свою одежду.
Вскоре молчаливо допивающие чай Рябиковы убедились, что Тоня спит.
— Их эта Анна Львовна сказала: «Девочка смышленая, живая. Даже чересчур, говорит, живая». А я думаю, Аня, ведь хорошо, если живая? Хуже, вдруг бы тихонькая… Как ты думаешь? — осторожно допытывался Петр Васильевич.
— И я так думаю, — согласилась Аня.
— «Соображает, говорит, ваша дочка хорошо».
Немного помолчав, Аня задумчиво сказала:
— Да, «ваша дочка»… А замечаешь, Петруша, меня мамой никак не назовет. Мамой Аней, и то как-то так — по научению.
— Ну, ну, погоди немного, — Петр Васильевич положил свою крепкую ладонь на Анину руку. — Еще сказала: «Бойкая она у вас. Общественница!»
И он улыбнулся, пытливо заглядывая в глаза жене.
Глава 20
БОЙКАЯ ОБЩЕСТВЕННИЦА
Анна Андреевна вернулась с дневного дежурства и занялась домашними делами. Тоня гуляла во дворе.
Уже стало темнеть и зажгли свет, когда в комнату Рябиновых с лестницы раздался резкий и долгий звонок.
Аня вытерла руки и заспешила узнать, кто это так настойчиво нажимал кнопку. Отворив двери, она увидела незнакомую женщину. На ней было наскоро накинуто пальто. Из-под кое-как повязанной косынки выбивались волосы. Округлое, с мясистым подбородком лице женщины было разгорячено, глаза пылали ненавистью ко всякому, кто бы сейчас ни попался на ее пути. Рядом стояла бледная Тоня — женщина крепко держала ее за рукав. За ними громко всхлипывала и шмыгала покрасневшим носом худощавая беловолосая девчонка. По лестнице поднимался Толик Бобро. Он, видимо, поотстал от всех остальных.
— Это ваша такая? — излишне громко выкрикнула женщина, толкая Тоню навстречу Анне Андреевне.
— Да. Это наша дочь. Что случилось?
— До-очь! — передразнила растрепанная женщина. — Хулиганка она, а не дочь! Следили бы за вашей дочерью, если она такая у вас. Хуже уличной! Глядите! Ни за что-почто Леру мою избила… И что это за несчастье на нашу голову! Было у нас в доме все тихо, по-хорошему…
При этих словах беловолосая девчонка принялась всхлипывать и шмыгать носом еще громче.
— Вы входите, — Анна Андреевна посторонилась, чтобы пропустить женщину в квартиру. Но та, видно, не торопилась покидать площадку.
На шум приотворились двери напротив, и выглянула мать Толика. Увидев сына, она немедленно потребовала его домой и снова захлопнула двери.
— Некогда мне по чужим квартирам ходить! Своих у меня делов хватает! — продолжала кричать дурным голосом женщина, но все же протиснулась вместе с Тоней в коридор. За ними вошла и осталась стоять между двойных дверей ее Лера.
— Вон, глядите, нос до крови разбила и кашне новое ей порвала! — Женщина обернулась и показала надорванный край шарфика на шее дочери.
— Я ничего не рвала. Я только ей дала… — сказала Тоня.
В коридор уже вышла Мария Гавриловна. Высунув голову из дверей своей комнаты, за событиями наблюдал Кукс.
— Ты что это, Тоня? В чем дело? Скажи, что произошло? — растерянно спросила Анна Андреевна.
— Во, видали? «Я ей дала!..» — продолжала шуметь растрепанная. — Да я и предупреждать не стану. Еще раз будет распускать руки… Я за свое дитя такое дам! Полное право имею. Ни на что не погляжу.
— Объясни, в чем дело? За что ты била девочку? — не обращая внимания на крик женщины, старалась дознаться Анна Андреевна.
Тоня, не глядя ни на кого, молчала.
— Глядите, молчит, когда нашкодила, — женщина уже обращалась к Марии Гавриловне и Куксу. — Да надо не посмотреть, что она из особых, а прямо в милицию. Пусть штрафуют, раз теперь с родителями…
— Из каких особых? Что вы кричите? Никаких особых тут нет… — вдруг спокойно сказала Анна Андреевна.
Но скандалистка не обратила внимания на то, как это было произнесено. Она продолжала орать свое, приглашая других к сочувствию.
— Знаем каких!.. Наберут тут всяких приютских и не следят… Вот из таких и выходят…
— Тоня, — сказала Анна Андреевна. — Тоня, сейчас же иди в комнату. Ну, а вы… — продолжала она, когда убедилась, что Тоня закрыла за собой дверь. — А вы… Еще одно такое слово, и я вас выброшу из квартиры… Это моя дочь. Моя и ничья больше… И я вам не позволю!.. Придет отец, и мы во всем разберемся. А теперь уходите!.. Слышите, уходите немедленно!
И тут только крикливая женщина посмотрела на Аню. Посмотрела и невольно отошла к дверям, которые уже на всякий случай распахнула ее Лера. Вероятно, намерения Ани не оставляли сомнений, потому что женщина, внезапно умолкнув, сделала несколько шагов назад и очутилась на площадке, а Анна Андреевна захлопнула дверь.
С лестницы еще слышались угрозы, обещании вызвать милицию, но Аня уже не обращала на них внимания. Нервы ее не выдержали. Уткнув голову в руки, она тут же в коридоре оперлась о стенку и горько заплакала.
Олег Оскарович осторожно прикрыл двери и даже не стал запираться на ключ.
— Ну вот еще! Этого не хватало…
Мария Гавриловна обняла Аню и увела ее к себе. В квартире снова наступила тишина. В одиночестве затихла в комнате слышавшая все Тоня.
Когда домой вернулся Петр Васильевич, Тоне был устроен допрос.
— За что все-таки ты била ее? — спрашивал он дочку.
— За то, — следовал короткий ответ.
— Но все-таки за что же?
— За дело. Она знает.
— Она знает. Но мы тоже хотим знать, — терпеливо вмешалась Аня.
Тоня молчала.
Уравновешенный и спокойный Петр Васильевич начал терять терпение.
— Но, упрямая ты девчонка! — неожиданно вспылил он. — Не могли же вы драться просто так. Что случилось? Из-за чего?!
— Не скажу, — вдруг твердо произнесла Тоня.
— Не скажешь?
Тоня молча помотала головой.
Петр Васильевич тяжело вздохнул и заходил по комнате.
— Как же ты можешь не говорить отцу, когда он тебя спрашивает? — положив руку на плечо девочке, попробовала добиться от нее признания Аня.
Но ответа не последовало.
Походив по комнате, Рябиков остановился и, глядя на Тоню, строго сказал:
— Если ты не хочешь говорить, значит, ты виновата.
— Пусть, — кивнула Тоня, и губы ее сжались.
— Хорошо, — продолжал Петр Васильевич, стараясь казаться спокойным. — Я больше не хочу с тобой разговаривать.
Глава 21
УКРОЩЕНИЕ СТРОПТИВОЙ
